Про старость не слыхала! Тамара Сиротенко отметила 90-летие

30 ноября 90-летний юбилей отметила жительница Чулыма Тамара Сиротенко. Накануне большого события мы навестили Тамару Терентьевну и расспросили её о длинной и насыщенной событиями жизни.

– Тамара Терентьевна, расскажите, пожалуйста, откуда вы родом?

– Я и все мои братья и сестры родились здесь, в Чулыме. Нас шестеро было, но в войну самой младшей сестры не стало. Родители наши приехали в Чулым в 1926 году. Они сами из Каргатского района: мама – из Петровановки, а папа – из Макаревки. Поженились и переехали сюда. Родители мамы не хотели отдавать её за отца, она сбежала к нему. Он ночью за ней приехал, и убегли они вместе. Какое-то время пожили у родителей папы, а потом приехали в Чулым. Папа здесь работал на железной дороге сначала, а мама дома была, детей воспитывала. Потом пришла война, и папа ушел на фронт. В сорок третьем году он погиб, ему было сорок лет, и осталась мама одна воспитывать нас пятерых.

– Ваши братья и сестры тоже в Чулыме жили?

– Нас было три сестры и два брата. Старшие сестра и брат жили в Новосибирске, еще одна сестра в Твери, а младший брат – в Севастополе. Он как ушел туда служить, так там и остался. Женился там, квартиру получил, сын у него родился, мы с мамой приезжали к нему иногда. Он всю жизнь там и прожил. В Чулыме только я одна.

– А сколько у вас детей, внуков?

– О, ну у меня большая семья. Детей у меня трое – дочка и два сына, но одного сына не стало. Четверо внуков – три внучки и один внук. Старшей внучке сорок пять лет. Семь правнуков, самый старший уже женат, ему двадцать четыре года, а младшему правнуку в декабре год будет. Сын живет в Чулыме, прибегают, помогают мне, а дочь – в Новосибирске. Семья у меня большая, внуки и правнуки – такие все хорошие ребята и девчонки.

– Как вы справляетесь одна?

– А мне кот помогает, – смеётся Тамара Терентьевна. – У меня сын здесь, сноха, они же меня не бросают. Сноха хорошая. Она приходит, все шторы мне поснимает, а выстирать – я сама выстираю, я же не руками стираю, машинка есть. А Надя придет потом, всё выгладит и повесит. То внучка ко мне приедет, поможет. Вот так и справляемся. Огород я сажаю вместе с правнуком. Ему пять лет, и он уже два года мне помогает сажать картошку. Нынче идет, с лопатой, в сапогах, рядом сын мой, его дед. Говорит, пришли картошку мне помогать сажать. И с огорода не уйдёт, пока всё не посадим. Дед подкапывает лопатой, а он кидает. И не убежит никуда, и играть ему не надо. Пока последнюю картошку не бросит – не уходит.

– А в какой вы школе учились? И как вообще обучали тогда, ведь война была?

– Я в первой школе училась. Тогда да, самая война была. Было холодно, морозы, печки не топились у нас. Уголь привозили, но он не горел. В седьмой школе было хорошо. Это школа железнодорожная, там было отопление. А наша была холодная страшно как. Директор школы разрешал нам в коридоре бегать на переменах, чтобы согреться. Мы сидели в одежде, по трое за партой. Помню, Коля Палажичев сидел впереди меня, приехал из деревни. В чем спали, в том и в школу ходили, а он еще в шубе был, и так больше меня, ну известно – мальчишка ведь, ещё и в шубе. И чуть он пошевелится,  такая пыль столбом поднималась, а я ему еще добавлю кулаками по спине – крутится, мешает мне. Пыль на весь класс тогда.

У нас учительница была хорошая, Елена Алексеевна. Она ходила в плюшевой жилетке, вышарканная уже была. Руки у нее синие, замерзают, пока она мелом на доске пишет, она руки в этой жилетке и согревала.

– Тамара Терентьевна, а где вы работали?

– Ой, доченька, где я только не работала. С самых малых лет работала. Мы ещё в школе учились и летом работали на дороге. Вот улицы Рабочая, Кооперативная, тогда же машин не было. Чистили канавы по этим улицам, а мы потом этой землей засыпали ямки на дорогах. Я и на стройке работала, и почтальоном на почте, и в торговле. На рынке продавала молоко, носки, варежки. А последняя моя работа была в девятой столовой, там я прошла всё: пришла сначала дежурной зала, а уходила директором. Всю жизнь работала.

Был на работе у меня случай страшный. Я тогда на раздаче работала, ещё молоденькой. У нас была заведующая производством, поставила она варить яблоки на повидло. Намыла, сложила во флягу и поставила варить. Яблоки эти сварились, мы с ней флягу сняли с плиты, и она говорит, чтобы я открыла флягу. Ну я же молодая, я не знала. Я только за усик фляги взялась, и оно как дало, открылось и все кипящие яблоки на меня! Я немного промыла глаза и пошла в контору. Не кричала, ничего. Мне врач потом сказала, что я в шоке была. Врачи приехали, забрали нас. Она же завпроизводством, она же знала, что нельзя варить с закрытой крышкой. Потом меня просили сказать, что самопроизвольно открылась фляга, чтобы не попало ей.

У меня сестра в Новосибирске жила, им позвонили, зять мне прислал масло облепиховое, чтобы ожоги лечить. У меня тогда обожгло всё лицо, рот, все руки. Я боялась, что без зрения останусь, как я этого боялась! Дядька пришел с фронта слепой, я видела, каково это. В больнице лежала долго. Заведующую тоже забрали, она хоть и дальше стояла, но на нее тоже попало немного. Сестра с зятем приехали сразу, пошли к хирургу, просили, чтобы шрамов не осталось на лице. Мама с ребятишками ко мне приходили, они маленькие, плакали, просились ко мне. Пришли, побыли немного. Дети ко мне не подходят, боятся. Мама потом рассказывала, вышли они из больницы, и дети спрашивают: «Баба, ты же говорила – к маме пойдем, а сама нам какую-то страшную тетку показала» – и давай реветь все трое. А я в больнице плачу, врач ругается, говорит, нельзя плакать, раны мочить, а я ничего не могу поделать.

– Тамара Терентьевна, а вы помните тот день, когда началась война?

– Ну что я помню, мало помню. Помню, как забрали нашего папу. У него все братья воевали, их четверо было. Папа самый старший, и семья у него была самая большая. Один его брат вернулся с фронта без почки, еще один остался жить в Ленинграде. Еще один брат где-то в сорок третьем году с фронта вернулся слепой. Он был грамотный, до войны окончил десять классов. Приехал и пошел работать председателем ячейки слепых, они жили там, где кончается Иткуль, где переезд. И я дядю водила туда, пешком ходили. Иногда давали лошадь, только чтобы продукты им привезти. Пешком ходили, и в буран, и в метель, белого света не видать. Идем с ним, и я плачу, я маленькая была. А он говорил: «Не плачь, Тамара, не плачь. Смотри на линию, там фонари горят». А какие там фонари на линии увидишь? Там два-три фонаря горят и все. А в центре не было ведь ни лампочек, ничего. Бывало, идем – и прямо мимо Иткульского моста в речку, в сугробы по пояс. Я его водила сколько, он много что рассказывал, это вот и помню.

– Расскажите о ваших увлечениях. Находилось вообще время на занятия для души?

– Петь я очень люблю. В школе мы постоянно выступали на все праздники, и на каникулах тоже. В клубе железнодорожном тоже пела. Песни пели, частушки, пьесы небольшие ставили. Кто придёт к нам, спросят про меня, а мама всегда отвечала, что активистка готовится к концертам. Я и сейчас пою, по телевизору концерт идет – я подпеваю. Мне внуки игрушки подарили музыкальные, я и с ними пою. А раньше хозяйство большое держали: коровы, овечки, козы. Их стригли, вот я потом пряла и вязала. Прясть меня мама научила, когда я ещё совсем маленькой была.

– Тамара Терентьевна, вы застали ещё то время, когда в домах не было электричества. А сейчас есть не только свет, но и много полезной техники, которая облегчает жизнь. Думали ли вы в молодости, что такое будущее вообще возможно?

– Ой, это да. Белье в машинку положила, включила, смотрю и думаю: спасибо тем людям, которые придумали такое, какая красота. Раньше-то как было: ни мыла, ни порошка, бывало, стирали одной водой. А потом воды носили на стирку – в машинку все залить, потом вынести, и на полоскание ещё воды принести, и всё это руками. Сейчас очень хорошо. Было как-то – мне всё предлагали сушилку купить. Да прямо, на что мне сушилка, говорю, я вон веревку растяну и всё. Уже сколько-то времени прошло, Надя пришла, а я говорю: «Надя, купи мне сушилку, как в город поедете». Надя говорит: «Что, упала, поди?». А я и правда тогда упала с табурета. Сушилку они мне привезли, теперь лазить никуда не надо.

– Большую часть времени вы проводите всё-таки одна. Не бывает грустно?

– Бывает, конечно. Сын с Надей не всегда могут приехать, у них работа и свои дела дома. Тут соседки есть, ровесницы моей дочери. Летом выходим все и общаемся, а зимой они днем с внуками сидят. Те приходят к ним после школы, родители на работе. Они и сейчас приходят, редко, правда, но приходят. Летом-то, конечно, хорошо. Я на улицу хожу, гуляю понемногу. Сейчас на день рождения родственники соберутся, все приедут, и будет мне веселье!

При общении с Тамарой Терентьевной складывается такое чувство, что она совсем не слышала про старость: веселая, озорная женщина рассказывает истории из своей жизни так, будто это случилось вчера. Раскрыть секрет своего долголетия юбилярша не смогла. Говорит, что ничего особого она не делает. Всю жизнь работала, воспитывала детей и внуков, а сейчас отдыхает. Коротать одинокие вечера помогает телевизор и «Малахов». С удовольствием женщина подпевает артистам с голубого экрана и милым музыкальным игрушкам, которые подарили дети и внуки. Песни – это то, чем Тамара Терентьевна увлекается всю жизнь. Возможно, именно музыка и большая дружная семья помогают ей оставаться такой молодой и жизнерадостной.

Анастасия Алексеенко. Фото автора