Главное, чтобы было интересно! Чайная пауза с Маргаритой Гаас
Культура
- Лучшие методисты получили награды областного министерства культуры
- Белорусская ярмарка проходит в Новосибирске в седьмой раз
- Душевно и со вкусом. В Алексеевском клубе готовятся ко Дню пожилых
- "Дары лета" привезли в Чикман со всего Чулымского района
- Программа «Земский работник культуры» начнёт действовать со следующего года
С Маргаритой Фёдоровной Гаас мы встретились морозным днём 11 декабря в её тёплой и светлой квартирке. Трудно сказать, что было ярче: зимнее солнце, бьющее в окна, или улыбка обаятельной юбилярши – в этот день Маргарите Фёдоровне исполнилось 85 лет.
– Маргарита Фёдоровна, вы родились в Иткуле в 1938 году. Расскажите о своих родителях, о семье.
– В семье было пять детей: четыре дочки и младший сынок. Брат родился уже после смерти отца. Отца не стало в сорок два года, в то время он работал водителем в райкоме партии. Мама осталась беременная. Они, видимо, хотели сыночка. Но отец его так и не увидел. Отец, Соколов Фёдор Григорьевич, 1914 года рождения, работал в колхозе «Красные орлы» шофером. И на фронте был шофером, подвозил снаряды. Он с 1943 года был на фронте. Освобождал Прибалтику, награждён медалью «За отвагу». Я сейчас ищу информацию, куда предыдущие два года «потерялись». Он не мог дома сидеть, его здесь не было. Знаю, что был контужен. У него шов от подбородка до затылка от осколочного ранения. Потом ещё дома осколки выходили, уже после войны. Архивные документы пришли, но там нет про контузию. Он рассказывал про сильную бомбёжку. Может быть, тогда его ранило. Нам, детям, сильно не рассказывали. И вообще фронтовики о себе и тех событиях много не говорят. Так что подробностей не знаю. Где-то что-то мы слышали. Папа любил рисовать. Есть фотография, где он сидит в военной форме за мольбертом и рисует. На гармошке играл. У него в анкете было написано «неграмотный». Потом, видимо, научился писать, потому что письма присылал с фронта. А мама была образованная. Но с её стороны мы ничего не знаем из прошлого. Маму звали Елена Васильевна, 1916 года. Она периодически работала то там, то там, надо было детей поднимать. Она нас всех вырастила. У меня, кстати, три дочери, и у младшей дочки тоже три дочери. У двух других дочерей по дочке и сыну. А так в основном женский коллектив.
– Где сейчас ваши дочери, чем занимаются?
– Старшая дочь Ирина в Иркутске. Она мечтала в полиции служить, сейчас она полковник полиции, её дочь подполковник, а сын майор. Рита заведующая общежитием в новосибирском сельхозинституте. Инна в Крыму уже пять лет, в пригороде Севастополя. В Сибирь вроде бы пока не собираются. У меня семь внуков, четверо правнуков. Так что есть где развлекаться.
– Вы в школу пошли сразу после войны. Как учились в те тяжёлые годы?
– Тогда классы были разновозрастные, кому семь лет, кому восемь. В Иткуле была семилетка деревянная. В первый класс туда пошла. Во-первых, я никогда не помню, что у меня было на ногах. Ну, не босиком же я ходила. Что-то же было. Но я не знаю, что. Хорошо помню, что в школу я пошла в отцовой майке с такими большими вырезами для рук. Сверху какая-то курточка была, и она прикрывала эти бока. Писали перьями, чернил не было, приходилось сажу разводить. С детства помнится: всегда же голодные были, а в школе хлеб давали, белый, пушистый. Принесут этот хлеб, а ты смотришь и выбираешь кусочек побольше. А они все одинаковые, до грамма всё взвешивали. Ешь медленно. Съел и всё равно голодный, его мало было. Это как конфетка. Но всё-таки нас подкармливали. Летом все ели «калачики». У молодых камышей на озере корни сладковатые, вот их грызли. Сладостей-то не было. А уж морковка – только хвостики появились, мы бегаем втайне от родителей, об себя потёр и съел. Рядом с нами немцы жили, переселённые. Кажется, должны были бы воспринимать их плохо – немцы же. А им помогали. Ребятишки между собой играли. Вот приходят ребятишки, они по-русски ещё не говорили, что-то спрашивают. Мама не поймет: «Рита, а что они просят?». Я ей перевожу – что я, не учила немецкий, что ли… В старшие классы в первую школу пошла. Старая деревянная была, наша родимая. Ходили из Иткуля пешком, человек восемь.
– А помните первую встречу с отцом после войны?
– Отец пришёл в октябре сорок пятого. Мы по фотографиям-то знали его. Он неожиданно появился. Приходит в солдатской одежде, стоит. Бабушка говорит: это твой папа. А я скосила глаза, смотрю: дяденька какой-то в военной форме – как это, папа? Не признала сразу.
– Тяжёлые времена выпали вашим родителям…
– Трудно жилось людям, очень трудно. В то время дети были «общие». Все на работе. Только старые люди были дома. Все приглядывали. Уж если кто-то хулиганит, скажут родителям – так есть результат, не то, что сейчас. Мы бегали по улице, у нас было много подвижных игр. Вот и смотрели за нами, чтобы не подожгли ничего. И при всём при этом – кажется, война, беда – люди соберутся вместе и поют. И поют! А сейчас запоют у нас? Сразу скажут: ой-ёй-ёй, что-то неспроста запели.
– Маргарита Фёдоровна, а как вы себе профессию выбрали? Почему поступили в культпросветучилище?
– Когда я вступила в комсомол, первое задание – вожатой в пятый класс. А я сама в седьмом. Так, наверное, и определили мою дорогу. После десятого я пошла работать, нас пятеро было, не до учёбы. Рано вышла замуж в Центральное (село Новоиткуль. – Ред.). У него одна мама была, его не призывали. А как поженились, значит, мама под присмотром – его призвали. Я его три года ждала. За это время у меня ребёнок родился. А когда он вернулся, мы поступили заочно: я в училище, он в техникум. Вторая дочка уже родилась. И мы так: то у меня ребёнок на коленях, я пишу, то ему на колени, он пишет. Но выучились. А на работу я пришла в клуб Новоиткуля как раз в тот момент, когда его забрали в армию. Клуб мне понравился, он маленький, домашний, уютный. Здесь же библиотека была. Зоя Ивановна Вставская там всю жизнь работала. И люди в то время приходили не только вечером – на фильм и всё. Когда праздники, клуб работал и днём. Приходили, танцевали, отдыхали, и бессменный баянист был у нас Юрий Леонидович Вставский. Потом я прикипела к этой работе – и навсегда. Хоть я и не всё время в культуре работала.
– То есть вы сразу поняли, что это ваше призвание?
– Очень стеснялась. Пойду, уговорю человека, он придёт. Все соберутся. А вот руководить ими я не могла. Сижу в сторонке, боюсь слово сказать. Всё как-то сообща у нас делалось. И когда я училась в училище, мне преподаватель по театральному искусству говорит: «Ты или уходи с этой должности, или перешагни через себя». Нам нужно было спектакль сдать. Я должна была войти в дверь: идёшь, открываешь дверь и заходишь. Преподаватель говорит: «Я вот вижу, что ты стояла за дверью и зашла. А ты покажи, что ты шла». А я боюсь себя раскрыть изнутри, у нас в семье это не принято было, я зажата. И он отправил меня бежать. Вот я бежала по территории, потом на ходу открывала дверь. Он говорит: «Теперь я вижу, что ты до этого шла». И мне по его совету пришлось перешагнуть через себя, потому что я работу любила.
– Какая именно специальность у вас была по диплому?
– Тогда была общая специальность – организатор отдыха. Но в то же время у нас по сельскому хозяйству вопросы были. Мы же в селе работали, с людьми на производстве. Уборка идёт. Они, бедные, утром уедут, приезжают ночью, когда уже роса упадёт. Мы приезжаем и рассказываем новости, когда они обедают. Послушали – на комбайны и дальше поехали. И «молнии» приносили, и «боевые листки». Одним словом, мы жили среди рабочих, их жизнью.
– Маргарита Фёдоровна, скажите тогда, почему после семи лет работы вы ушли из клуба в школу?
– Была такая история. Клуб закрывают. Новый Дом культуры стоит. Но там уже другую кандидатуру утвердили в рабочкоме. Клубы как раз тогда передали из отдела культуры в рабочий комитет. Я без работы. Приходят ко мне две учительницы: пойдём к нам вожатой. «Да ну, я со взрослыми работаю. Я с детьми не справлюсь», – говорю. Но пришла, и одиннадцать лет работала в школе вожатой. С 67-го года, когда первый выпуск десятого класса был. А потом Дом культуры оказался без присмотра, некому работать. Там ночевали козы. Председатель рабочего комитета звал обратно, но я отказалась. Мне с ребятишками интересно. Я только пришла в школу работать, меня Вовка Артемченко по школе провёл. Он хулиганчик был, но не вредный. Я как встречу его маму, говорю: «Какой у вас мальчишка хороший». А она отвечает: «У вас взаимная любовь, он приходит и говорит: какая у нас вожатая хорошая». Детей много, учителя были молодые, и всё с таким задором делалось, жизнь бурлила в школе. Помню, проводили мероприятие «Служат Родине сыны». В то время из деревень много парней уходило в армию. И вот мы из школы пишем письма в комсомольскую организацию части, чтобы прислали отзывы, как служат ребята. Лилия Александровна Вставская общалась с родителями, брала фотографии и первые письма. Там они скучают, там всё от сердца идёт – такие письма. И проводили мы вечер. Каждого портрет, про каждого слова. Не могу без слёз говорить… В зале было тихо, муха не пролетит… Тогда было по два-три класса в параллели, в интернат привозили учеников с ферм. А потом осталось по одному классу. Мне народу мало – неинтересно. А коль мне неинтересно – пропали дети. Пошла в Дом культуры. Навели порядок, козы уже там не ночевали. В штате я одна была, остальные на общественных началах. Потом баяниста добавили. Он и сидит. Я говорю: «Ты почему людей не привлекаешь?» Он: «Я для них тут сижу». Я говорю: «Если мы так будем «для них» сидеть, к нам никто не придёт. Это надо идти в люди, привлекать народ». Единственное, что было сложно – искать материалы, допустим, к какому-то празднику. Ты должен найти эти четыре строчки, чтобы они дошли до человека. Вот и ворочаешь литературу, ищешь. Журналов никаких не было, но библиотека всегда давала материалы, и друг с другом обменивались, кто провёл мероприятие. Я даже ездила в областной методический кабинет.
– Но потом вам пришлось и из Дома культуры уйти и из села уехать. Это было связано с работой супруга?
– Да, мужа перевели в Чулым, потом Кокошино. Не сидится ему на одной работе. Я, как дурочка, за ним ездила. Жалела о чём? Что в первый раз тронулась из Новоиткуля. Сидела бы и сидела там. В Кокошино в клубе единица свободная – занимай. Там начали самодеятельностью заниматься. Но мы-то что раньше, господи, – юбочки чтобы ровненько были у всех, кофточки уже у кого какая есть. Так мы наряжались на сцену. Сейчас-то костюмы какие! И не надо баяниста – включил музыку и пой.
– Но настоящий-то гармонист лучше?
– Однажды мы сделали конкурс гармонистов. Сагитировали, гармонисты пришли. И что-то я отошла, слышу: боже ж ты мой, гармошка не просто играет, она говорит. Захожу – Шмаргун играет так! Виктор Александрович Шмаргун был директором Дома культуры. Молодец, хороший гармонист.
– Маргарита Фёдоровна, а вы сами-то песни пели?
– Я одна боялась петь. А в коллективе свободно. Когда работали Екатерина Зиновьевна Скитева и Евгения Филипповна Медведева, в Чулыме был народный хор. Ему присвоено такое звание. Новоиткуль близко, и мы тоже в этом хоре пели. Евгения Филипповна строгая была, все её слушали беспрекословно. Я и сейчас пою. Меня зовут в коллектив. Но кто меня будет заводить на сцену и снимать с неё? Так что пою для себя. На улицу выйду, как включу громкость, аж с третьего этажа выглядывают.
– Как я поняла, для вас важно, чтобы вам самой было интересно занятие, тогда и людям будет интересно с вами. В этом плане, наверное, вы, как работник культуры, свою миссию выполнили на отлично.
– И плохого было много, и хорошего. Но, я думаю, что меня помнят. По крайней мере, останавливаются на улице, здороваются. Правда, не всех узнаю. Они сами уже бабушки и дедушки. Но глаза у человека не меняются. По глазам всегда можно узнать.
– Маргарита Фёдоровна, желаю вам здоровья, чтобы вы не теряли интереса к жизни и так же пели любимые песни!
Историческое фото из семейного архива. Колхоз «Красные орлы» с. Иткуль. Машина на фоне бывшей церкви, которую переоборудовали в склад для хранения семян. Позже здание разобрали, а из брёвен построили сельский клуб, который действует и по сей день.
Майя ДЕМОЧКИНА, фото Ларисы РОЩИНОЙ и из архива Маргариты Гаас